же я Лерке, когда вернется. Удрал и не предупредил, одну записку нацарапал. 
— Раскудахталась! — крикнул Юрка.
 — Ишь раскричался на мать! Васька разбудишь… Как огрею сейчас!..
 Ох эти родители! И правильно сделал Валерий. Это он, Юрка, послушно живет при них, и в магазин бегает за хлебом и сахаром, и Райке носит записки от ее ухажоров, и однажды на ферме даже взялся корову доить. Сам напросился, дурак. Помыл руки, облачился в длиннющий белый халат и взялся за мягкие коровьи соски…
 — Ну и смена растет у тебя, Алена! Ну и дояр! — засмеялась дежурная доярка.
 Как пощечина, обожгло Юрку слово «дояр». Он вскочил, сбросил халат и ушел, унося душный запах коровника, а на подошвах — ошметки подстилки и навоза…
 Капитаном он будет — вот кем. Капитаном океанского судна, как дядя Ваня, и никем другим…
 Родители только и думают, как бы тебя нагрузить и чуть что не так — недовольны. Конечно, мать была бы рада, если бы сейчас Валерий, подобно ему, торчал в этом закутке, послушный и робкий, как цыпленок.
 Много ж надо съесть Юрке каши, чтобы стать таким, как брат…
 Застегнув на крючки полушубок, поправив у подбородка узел платка, мать шагнула в сени, все еще ругая Валерия, и напоследок так хлопнула наружной дверью, что дом затрясся и на печи зашевелился дедушка Аристарх.
 В школе к Юрке подошел Николай Алексеевич, классный руководитель восьмого «А», где учился Валерий, и спросил, почему тот не явился на уроки.
 — Не знаю, — сказал Юрка, — ушел куда-то на лыжах… — И вдруг вспомнил содержание записки: — А что такое экипировка?
 — Ну как бы тебе сказать… В общем, снаряжение…
 — А… — протянул Юрка.
 И больше ничего не сказал.
 И даже когда в школу пришли родители Игоря и Сереги, Юрка не объяснил, почему они исчезли ночью из дому. Он не привык болтать лишнее. Валерий бы его за это не похвалил.
 Новая ночь в доме Варзугиных прошла невесело.
 Мать не ложилась, все ожидала: стук в дверь — и входит Валерий. Самый старый и самый малый похрапывали, а Юрка то засыпал, и ему снились снежные сопки и храбрая цепочка лыжников в белых халатах, то снова просыпался и думал о Валерии.
 Больше всего Юрку мучил вопрос: куда и зачем они ушли? Он старался припомнить все последние разговоры с братом, чтобы найти ключ к этому побегу.
 Брат был не из болтливых. Но однажды, сидя за столом и задумчиво глядя в темное оконце, он встряхнул волосами и с неожиданной силой и болью сказал:
 — Бросить бы все… Вырваться из этой мути… Сделать бы что-нибудь такое…
 — Что? — осторожно спросил Юрка.
 — Мало ли что. Такое, что другим не под силу.
 Юрка от волнения почесал колени. Он и сам нередко тосковал и томился неведомо чем; его тянуло и звало куда-то. Но эти мечты были невнятные, зыбкие, как туман над губой в морозы.
 — А чего? — опять спросил Юрка.
 Валерий долгим, изучающим взглядом посмотрел на него.
 — Я вижу, тебе неплохо живется.
 Юрка не понимал брата. Конечно, ему живется очень даже неплохо. К чему он клонит? Судя по его тону, это скверно, что ему так живется, и Юрка уклончиво сказал:
 — Ничего… Не хуже, чем другим…
 — То-то и оно, — вздохнул Валерий, — радоваться нечему… Слушай, — он вдруг резко повернул к нему голову, — ты бы хотел найти самолет Леваневского?
 Юрка читал о жизни знаменитого полярного летчика, некогда спасавшего с льдины челюскинцев, и о его последнем трагическом полете. Как полетел он перед войной в Америку через Северный полюс, так и пропал без вести. И ледоколы выходили на поиски, и самолеты вылетали — не нашли. Ни колеса́, ни кусочка крыла…
 — Здо́рово бы, — сказал Юрка, не очень уверенный, что самое важное сейчас — разгадать эту загадку. — Но ведь Леваневский погиб, кажется, где-то над Ледовитым океаном, у полюса, откуда он дал радиограмму, что один мотор выходит из строя…
 — Верно, — сказал Валерий. — У тебя, браток, память отличная — все запомнил. Потом Валерий рассказал, что в одной старой книжке прочел, что где-то в их местах потерпела крушение норвежская научно-исследовательская шхуна «Вега»; часть экипажа спаслась на шлюпке, вошла в одну из губ побережья, и потом все следы исчезли…
 Многое вспомнил Юрка, но ни один разговор с братом не давал ему ключа к этому побегу.
 Юрка был отходчив и особенно не сердился на мать. Как никогда, жалел он ее сейчас. И так у нее сердце плохое, вон как разнесло, одышка мучает; как проделает два километра по берегу к ферме, долго слова сказать не может и вся мокрая стоит, утирается платочком. А тут еще на́ тебе, других забот не было…
 Вторая ночь прошла еще тревожней. Все в поселке знали уже о случившемся.
 Старая саамка Лукерья из крайнего дома сказала, что видела, как три лыжника прошли рано утром возле ее дома и скрылись в сопках. Старуха пожевала бледными губами и показала, куда они ушли.
 В школе заспорили: начать поиски или еще подождать. Учитель физкультуры Гришук убеждал, что Валерий — отличный спортсмен, хорошо ориентируется, погода стоит тихая и нечего тратить время на поиски: сами вернутся.
 Пока в школе шли споры, Юрка с тремя дружками бежал на лыжах от сопки к сопке. Вокруг было много лыжных следов. Но кто знает, чьи они?
 Часа через три стемнело; слабые сполохи сияния вспыхнули над головой, заструились, побежали по небу. Было тихо и безлюдно.
 Задул ветерок. В лицо ударила крупка.
 Пришлось повернуть к поселку.
   Глава 4
 Олени у дома
  Когда подходили к Якорному, снегопад усилился. Ветер, дувший теперь в спину, нес их, как парусные лодки. Ребята разбежались по домам.
 Двинулся к себе и Юрка.
 Во всех окнах дома горел свет — не спали. Сквозь пелену мокрых хлопьев за ситцевой занавеской Юрка увидел в горнице темный силуэт матери.
 Сердце его сжалось. Он вдруг понял, что, может, никогда, никогда больше не увидит Валерия.
 Юрка подъехал к двери, снял лыжи.
 Дверная ручка сквозь варежки обожгла руку. Что скажет он матери? Отца нет — в океане, на печке дряхлый дед, у стола глупенький Васек и мама, и некому помочь брату.
 А брат, может, вот сейчас, заблудившись, погибает от холода. Или со сломанной ногой стонет в тундре, и его слышат одни полярные волки да песцы…
 А тут еще начинается пурга. Что может быть хуже пурги в тундре!
 Юрка встал на лыжи и побежал к переправе.